Штольня, сначала довольно круто уходившая вниз, теперь выровнялась и превратилась в довольно широкий проход, по стенам которого шли вереницы скоб, кое–где на них сохранились остатки кабеля. Видимо, именно здесь некогда «добывали» металл, в основном медь. Впереди было уже совсем темно, но наши шлемные фонари помогали рассмотреть то, что творится по сторонам. Хотя смотреть на это не возникало большого желания: стены густо заросли какими–то белесыми, совсем лишенными пигментации отростками, напоминающими бахрому. И эта бахрома шевелилась, поднимая свои отвисшие нити при нашем приближении. И бессильно опадала, когда мы проходили.

Понятно теперь, почему ценнейшее сырье не выбрали подчистую, – как только эта дрянь завелась, так добытчики и слиняли или погибли, а новых желающих не нашлось. Она же явно плотоядна – вон как тянется своими отростками. Наверное, и слюну сглатывает по ходу.

Перебьется!

Главное, что мы оторвались от преследования. Правда, не обошлось без стычки, когда один раз люди Токарева почти настигли нас и в тесноте тоннеля разгорелась перестрелка. Но отбились, ушли, однако невезучий Грабер получил свой законный заряд в такое место, что мои хейворки изрядно повеселились, пока я прикладывал ему аптечку, стараясь ускорить регенерационные процессы. Заряд лучевика, отразившись от стены, срикошетил ему в задницу, отстрелив часть ягодичной мышцы. Будь Грабер простым смертным, он бы после такого попадания всю оставшуюся жизнь хромал. Однако я обессмертил этого придурка на свою же голову и теперь пожинаю горькие плоды его присутствия.

Кроме того, ранение получил и Наплеков. И надо же, как странно сложились обстоятельства, – в схватке со своими же бывшими подчиненными он держался молодцом и про бессмертие больше не вспоминал, а вот какая–то летучая дрянь ужалила его точнехонько в шею и прокусила яремную вену прежде, чем Хирург распластовал ее своим клинком. Здесь и регенератор оказался бессилен: видать, слюна у твари оказалась с сюрпризом.

Я приказал нести Наплекова Ежу с Грабером, а не пристрелить, как он того заслужил своим прошлым поведением. Первое, что сделал Грабер, – стащил с Наплекова ботинки и натянул их на свои уже босые ноги.

Я не возражал – ему теперь тащить министра практически на себе. Сам же я прикрывал тыл нашего маленького отряда. Но с такой обузой мы уже не могли нестись сломя голову. Впрочем, и раньше не больно–то неслись: еще немного, и Катерину тоже придется взвалить на плечи. Чем уже сейчас пытался заниматься ее семижильный дедушка. Надо бы передоверить это дело кому–то из моих парий, давно пора, да вот только…

Ни Еж, ни Вася не стали бы спорить – после того как я подбил этот чертов прожектор (сам до сих пор не верю, что смог это сделать), оба ловили каждое мое слово с утроенным вниманием против обычного. То есть сверх всякой меры. Не удивлюсь, если Еж после сложит об этом балладу и весь клан станет распевать ее в мою честь. Вот ужас–то…

А старый пират со своей внучкой… Возложение ее на Васины плечи может привести уже совсем к непредсказуемым последствиям: к скандалу, бегству, категорическому отказу идти дальше. Они нам и так не очень–то доверяют, по глазам видно. Отводят глаза–то, если в лицо смотреть. Кто же из «чистых» станет якшаться с парией? Они же нас как называют? Рвань, голь, голытьба. И правильно не доверяют, в общем–то. Попадись они тому же Хирургу где–нибудь в развалинах вне Купола, он бы их запросто освежевал. Ведь случаи каннибализма здесь, на Москве, – не редкость. Жизнь такая.

Из «чистых» у нас был еще Грабер, но этот и Наплекова не хотел нести: сразу попытался закосить на свое ранение. Пришлось пригрозить, что отстрелю ему вторую половину седалища. Тогда он смирился, лишь брюзжал себе под нос что–то невнятно–раздраженное.

Пока я все это обдумывал, положение внезапно обострилось: Екатерина, споткнувшись, упала в очередной раз, а когда старик над ней склонился, пытаясь поднять, зарыдала глухо и отрывисто. Тоннель отозвался со всех сторон издевательской икотой. Пират все обхватывал ее, упрашивал, тянул вверх, тогда она стала тонко выкрикивать вперемешку с рыданиями:

– Деда!.. Я больше не могу!.. Я хочу выйти!.. Давай выйдем!.. Сделай что–нибудь!.. Выведи меня отсюда!..

– Прошу вас, подождите! – Старик, стоя в полусогнутом состоянии, умоляюще глядел на меня. – Дайте ей передохнуть! Всего минуту! Она пойдет, клянусь! Я уговорю…

Я кивнул: нам и впрямь пора было сделать привал. А там решим проблему. В крайнем случае я ее понесу: не изверги же мы, в конце концов, хоть и парии. Но успокаивает ее пусть сам – от моей подмоги в этом деле может сделаться только хуже. Чего–то подобного я ожидал с самого начала: девчонка же избалованная. Еще молодец – долго продержалась. На удивление долго. Старик, конечно, найдет для нее слова утешения. Не сомневаюсь – те самые, что ей сейчас нужны. А что мог бы сказать ей я?..

Держись, девочка. Не плачь. Переможется. Это всего только грязь и усталость, спертый воздух и натертые ноги. Это еще не Ад. Тебе только так кажется, потому что ничего худшего в своей жизни ты еще не видела. Ничего даже близкого к тому, что приходится сейчас переживать моей Жен…

– Привал, – скомандовал я, пока Михал Иваныч бережно перетаскивал всхлипывающую Катю поближе к стеночке. – Разрешаю перекусить и оправиться. Далеко не расходиться.

Грабер тут же повалился, где стоял, уронив вместе с собой Наплекова. Еж с Васей разошлись по коридору в разные стороны, пригасив фонари. Да нет, молодцы они у меня все же. Орлы.

Я подошел к Наплекову, перевернул и подтащил его к стене. Наклонился, направив свет фонаря в лицо. Аптечка рдела тревожным красным огоньком. На мгновение мне показалось, что бывший министр не дышит.

– Ну что, господин Наплеков, – спросил я, тронув его за плечо, – как жизнь?

Веки раненого вяло поползли вверх:

– Уходит… – Вот те на! Он еще шутить способен! – Ты не поверишь… Край… Мне сейчас… абсолютно плевать на твое бессмертие… Плевать, ты понял?..

– Понял, понял, министр. Лежи, не болтай. Скоро выберемся, а там посмотрим, так ли уж тебе плевать. А то ведь слюны не хватит.

– Нет… Я кончился. Словно манит чего–то… Зовет… Слышишь, как зовет?.. Жалобно так… Настырно…

«Бредит», – решил я про себя. Чтобы Наплеков отказался от бессмертия? На самом, можно сказать, пороге? Когда уже наворотил столько дел плюс к тому претерпел кучу унижений?.. Что же за дрянь–то его хватанула? И ведь никто от нее не застрахован, если даже в моей аптечке не нашлось противоядия. А старика с его внучкой нам ни в коем случае нельзя так же проворонить…

* * *

Я прислушался. И ведь действительно зовет. Значит, это все–таки не газ, а какая–то пси–гадость. Может, живая, а может, здесь, в катакомбах, с древних времен секретки остались. Я слышал или читал где–то, что обычно ставили пси–генераторы, чтобы отпугивать не в меру любопытных людишек от гостайн.

Но тогда почему оно зовет?..

Да и какие тут, к черту, гостайны, на Ч33?! Последние уже лет с тысячу назад сгинули!

Неужели и впрямь легенды про Третьяк – правда? Про то, что существует здесь своя жизнь, взлелеянная подземными стратегическими реакторами, обеспечивавшими в незапамятные времена жизнь огромного мегаполиса, которым была Москва–Ч33, древняя прапрастолица. Только бы нам ни на что такое, тьфу–тьфу–тьфу, не нарваться. Не время проверять личное бессмертие на неизведанной сволочи…

А ведь и вправду зовет.

Пока мы драпали со всех ног, я на это и внимания–то не обращал. Даже на местную флору с фауной заглядываться времени не нашлось. Только и определяешь – опасное или нет. И все. Либо в расход, либо мимо. А сейчас… Если там, на верхнем ярусе, я явственно почувствовал, что что–то постороннее лезет в мои мозги, путает их, как шулер колоду карт, то здесь прямой зов и полное ощущение, что мы идем прямо на него. Жутко это…

Интересно, а мои молодцы тоже это чувствуют? Да не спросишь. Ну как я, например, спрошу у Васи: «Скажи, Хирург, не зовет ли тебя кто–нибудь сейчас, а?» Так он же решит, что у меня крыша поехала…