Так вот, возвратимся к началу: я теперь обладал реальной силой – немалой и неплохо вооруженной, вопреки запрету на огнестрельное оружие в Свободной Зоне. Да, такое оружие было в Москве редкостью и дефицитом. Но оно БЫЛО. И те, у кого оно имелось, шли ко мне: я давал им хлеб, теплую добротную одежду, и, главное, я давал им работу по охране и патрулированию нашей территории, разраставшейся день ото дня. Словом, так уж сложилось, что практически все оружие, так или иначе попадавшее когда–либо в город, осевшее и рассеянное по его огромной территории – огнестрельное или лучевое, – стеклось теперь ко мне. Я нашел специалистов – оказалось, что в моем родном городе можно найти любого специалиста (когда речь не идет о премудростях вроде нейробиологии), – и организовал производство боеприпасов. Плюс к тому у нас имелись в большом количестве арбалеты, мечи, сабли и так далее – масса разнообразного лома, против которого, как известно, вообще нет приема.
Такая примерно обстановка сложилась к тому времени, когда умер профессор Рунге. А через три дня после его смерти исчезли Жен и Грабер – вместе с нашим внепогодником.
– На машине сбежали, – прокомментировал Мультик свой доклад об их исчезновении. – Ясное дело – в Купол подались.
Со второй частью этого заключения я был полностью согласен: после смерти профессора Грабер стал сам не свой – периоды замкнутости чередовались у него с безобразными срывами, что я определял как потерю веры в наш успех, но не слишком этим озабочивался – проблем мне и без того хватало. Я недооценил бывшего шефа, просто упустил из виду его природную склонность отыскивать для себя в безвыходной ситуации индивидуальный лаз, не брезгуя при этом такими расхожими в оперативных кругах понятиями, как подлость и предательство. Он задумал переметнуться, да не с пустыми руками, а обеспечив себя единственным средством, через которое, он это знал отлично, можно будет, окопавшись в Куполе, давить на меня: он прихватил с собой Жен, наверняка предварительно как–то выведя ее из строя. Не исключено, что и убив – с тем, чтобы она там потом на их глазах ожила, подтвердив его легенду.
Мурзанев, с которым я поддерживал постоянную связь, пока упорно отрицал, что под Куполом находятся двое бессмертных. Его молчание я связывал с тем, что, отсканировав Грабера и Жен, они получили сведения о смерти профессора, а также и о том, что возможностей одарить бессмертием у меня осталось максимум на три персоны. Реакция, видимо, была идентична взрыву тротиловой шашки в огромном паучьем гнезде: они там, наверное, с ума посходили, разбираясь не столько в том, как бы получше вытянуть у меня этот остаток бессмертия, сколько не в силах решить – кому он достанется. А мне оставалось ждать, когда они по окончании паучьей свары родят и выставят мне какие–то условия.
Единственное решение проблемы я видел в нападении на Купол. И стал всерьез к нему готовиться. В это время и появился майор Токарев – его схватили ночью, при попытке перебраться через стену на территорию штаба. Первым делом он сообщил мне, что представляет интересы министра внутренних дел Аркадия Степановича Наплекова, и от его имени подтвердил, что в Куполе, в изоляторе УВД, находится бессмертный. Один. На мой вопрос – мужчина это или женщина, Токарев ответил, что не владеет такими сведениями: мол, к информации касательно пленного допущена только следственная группа, не покидающая пределов изолятора, – исследователи феномена и специалисты по допросам. Но я так понял, что это Жен: сдав ее, сам Грабер, конечно, сумел открутиться от изолятора. Министр, как никто другой, понимал угрозу, нависшую над Куполом в результате граберовских махинаций, кроме того, он, по заверению Токарева, отдавал себе отчет в том, что я не в состоянии удовлетворить все требования, которые они собираются мне выдвинуть.
Итак, пока остальные олигархи пребывали во временном мозговом ступоре, у министра внутренних дел созрел хитроумный план, как использовать сложившуюся ситуацию, чтобы обеспечить себе место в пантеоне бессмертия. А заодно и выполнить свой профессиональный долг, отведя от Купола угрозу нападения (вот они, шедевры оперативной мысли, когда измена в корыстных целях не противоречит исполнению долга!). Министр предложил мне тайное соглашение, разумеется, взаимовыгодное: я получаю своего человека в обмен на бессмертие для министра и его посланника – не сомневаюсь, что только на таких условиях Токарев (или кто там он есть на самом деле) согласился на выполнение этой опасной миссии. Однако, поскольку министр не имеет права просто забрать бессмертного из своего Управления и произвести обмен, я должен буду сам его выкрасть, в чем мне будет оказано посильное содействие со стороны майора безопасности Токарева и по мере возможности самого министра внутренних дел.
* * *
Внутреннее убранство особняка министра поражало в первую очередь полным несоответствием с фасадом: здание, отделанное снаружи под старину, внутри было лишено каких бы то ни было перегородок – просто огромная коробка с двумя рядами ажурных окон по стенам. Но при этом буквально напичканная комфортом. По площади, размерами в добрую сотню квадратных метров, были разбросаны предметы обстановки: стильные кресла, богатые диваны, изящные столики, торшеры, мини–бары и прочее располагались так, что можно было примерно догадаться, где в помещении находятся столовая, кабинет или спальня. А за длинной матовой ширмой в дальнем конце, скорее всего, прятались ванная и санузел. Шикарные пенаты для эстета, предпочитающего простор в быту. Но ведь речь шла о руководителе МВД, местном полководце?..
Контрастное несоответствие внешней формы резиденции ее содержанию выбивало посетителя из колеи – безошибочный прием, когда требуется деморализовать гостей в помещении для аудиенций. Но ведь нас, по моему разумению, привели в личное обиталище олигарха для делового разговора.
При взгляде на хозяина особняка, сидевшего в одном из кресел у стоечки домашнего бара, я понял, что такая обстановка должна соответствовать его вкусу: Наплеков был светловолос, неплохо сложен, что не скрывал свободный светло–бежевый костюм, и довольно молод для своей должности – не старше сорока, я думаю. Что меня, не скрою, слегка удивило: я ожидал встретить настоящего олигарха – стареющего, полнеющего и скорее всего лысеющего, озабоченного уже маячащим на горизонте призраком Костлявой. Однако, учитывая тот факт, что должность министра перешла к нему по наследству, он мог на самом деле оказаться и моложе.
При нашем появлении министр даже не подумал подняться из кресла. Встать при виде гостей считается в любом мире – будь то «люкс» или пария – знаком уважения. То есть таким образом он как бы сразу давал понять, что он нас, во–первых, не уважает, а во–вторых, принимает у себя лишь по необходимости. Это подтверждал и презрительный оценивающий взгляд, просканировавший сначала меня, затем скользнувший по Ежу и с некоторым сомнением остановившийся на Васе: не думаю, что министра волновало несоответствие трущобного прикида стильной обстановке – скорее то, что Вася может испачкать шикарную мебель.
– Садитесь, – смилостивился Наплеков, небрежно махнув рукой на кресла, обитые драгоценной коричневой замшей; полагаю, эту часть помещения можно было назвать гостиной. Вообще–то я не собирался здесь рассиживаться, но не стоять же мне перед ним все время разговора навытяжку! Поэтому я, коротко кивнув спутникам – мол, можно, – уселся напротив министра. Еж с Хирургом, разойдясь чуть ли не синхронно, заняли места по обе стороны от меня. Вряд ли им когда–либо доводилось опускать свои седалища в такие роскошные кресла, но как раз это их сейчас волновало меньше всего. Токарев прошел вперед и встал за креслом своего босса – странно, что не сел в свободное рядом: он с полным правом мог считать себя партнером в этой операции, а не просто «шестеркой», место которой где–то позади, за кадром. Наверное, привычка сработала.
– Я ждал вас значительно раньше, – начал Наплеков жестким тоном, как бы сразу обозначая, кто здесь командует парадом, а кто – подчиненное лицо, обязанное отчитываться перед ним за опоздание. Не сомневаюсь, что подобный тон был у него профессиональным.